Принцип Д`Аламбера - Круми Эндрю (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
На лице Медведя был написан неподдельный экстаз. Мрачное наслаждение делало его лицо похожим на морду дикого зверя, готового пожрать добычу. Медведь ничего не видел и ничего не слышал. На земле перед ним лежал не мальчик, он пинал тряпичный сверток, похожий на тот, который моя мать некогда сознательно положила на холодные ступени. В глазах Медведя я не мог прочесть ни злобы, ни ненависти. Именно это наполнило меня леденящим ужасом. Для Медведя любовь и ненависть, радость и печаль были двумя сторонами мелкой монеты, которую он может подбросить, не заботясь о том, какой стороной она выпадет.
— Извинись! — кричали лакеи. Я смотрел на происходившее издалека. Сильный страх не позволил мне вмешаться, и от этого я чувствовал себя соучастником преступления. Если они посмотрят в мою сторону, то сделают со мной то же самое.
Наконец Медведю наскучила забава. С абсурдным достоинством он поправил на себе одежду и вместе со своими спутниками пошел прочь. Все это продолжалось не больше одной-двух минут.
Мальчик лежал в пыли и тихо плакал. Из носа и ссадины на лбу текла кровь. Я подошел к нему, но какими словами мог я его утешить? В последующие годы я прочел множество историй о школьных драчунах и их жертвах. В этих рассказах жертва тайно учится драться, терпеливо тренируется и ждет часа мести. Потом, подготовившись, вызывает обидчика на поединок и легко его побеждает. Сила драчуна сразу же испаряется неведомо куда. Я много раз читал подобные истории, но никогда не видел, чтобы что-либо похожее происходило в жизни. Истории же, свидетелем которых мне приходилось быть, всегда сводились к одному и тому же. Забияка бьет жертву, а она стоически принимает страдания. Ребенок, которого избили на моих глазах, был намного меньше нападавших, и хотя я был старше этого мальчика, но ростом едва ли превосходил его. Если бы кто-нибудь из нас попытался сопротивляться, Медведь и его друзья избили бы нас с еще большим удовольствием. Я помог малышу встать на ноги.
— Я хочу к маме, — сказал он.
Я помог ему отряхнуться, но позже учителя все равно отчитали его за неопрятный вид. Он оправдывался тем, что споткнулся и упал, потому что засмотрелся на пролетавших над головой диких гусей. Такой всплеск детского воображения, не поддавшегося страданию, живо сохранился в моей памяти на многие годы. Он был хрупким смышленым ребенком. Кажется, Пьер умер от холеры, не дожив до пятнадцати лет.
Единственным способом противостоять гневу Медведя было уклоняться от любых столкновений с ним. Как и все другие, я старался не ходить в одиночку по его территории. Чтобы облегчить гнетущее чувство страха, я пытался развлечь других мальчиков, подражая Медведю и имитируя его гнусавый голос и неуклюжие движения. Аплодисменты зрителей и их сдавленный смех ободряли меня. Я чувствовал, что завоевал их уважение, хотя был маленьким и слабым.
В спальне нас было двадцать мальчиков, и мы могли бы достаточно легко одолеть Медведя, поставить его на колени и вздуть так, что он запомнил бы на всю жизнь. Но мы так и не осмелились сделать этого. Целые нации ведут себя так же, подавленные властью тиранов.
Нам неоткуда было ждать избавления, и история эта не имеет счастливого конца. Медведь продолжал царствовать, наводя на соучеников страх, а потом вырос и поступил на гражданскую службу, сделав головокружительную карьеру. Много лет спустя я видел его на обеде. Теперь он был высокопоставленным чиновником. Он не вспомнил меня. Я же жаждал мести, глядя, как он спокойно ест свой суп.
IV
— Кажется, я слышала, как он смеялся, — сказала Жюстина мужу, вернувшись на первый этаж. — Наверное, нашел что-то смешное в том, что написал.
Анри пожал плечами:
— Смех — несомненный признак безумия. Любой человек в здравом уме знает, что в этой жизни мало чему можно смеяться.
— Ох, Анри, ты просто старый пессимист.
— Какие слова ты знаешь, моя дорогая. Ты опять читала книги?
— А что, если да?
Анри ощутил дрожь от какой-то отдаленной и неясной угрозы. В глазах Жюстины появилось выражение игривого вызова.
— Знай свое место, — сказал он ей.
— Как будто я могу его забыть! Но не забывай и ты, муженек, что я так же держу тебя на твоем месте, как ты меня — на моем.
— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
— Я хочу сказать, что если крыша придает устойчивость колоннам, то колонны не дают крыше упасть.
У Анри от удивления отвисла челюсть. Он задумчиво почесал голову.
— Что за чертовщину ты несешь, жена? При чем тут колонны и крыши?
Жюстина улыбнулась и обвила руками шею мужа.
— При том, что Земля нуждается в Луне, а Луна нуждается в Земле.
Однажды он открыл жене свою поразительную космическую идею и был теперь весьма удивлен тем, что она все запомнила и, очевидно, поняла, хотя по-своему и упрощенно. Он кивнул, польщенный, что его уроки не пропали даром.
— Иногда мне кажется, что тебе надо было родиться мужчиной, — сказал он. Это был наивысший комплимент, каким Анри мог удостоить свою жену.
— Мне и самой часто так кажется, — ответила Жюстина.
Анри надо было отлучиться почти на весь день, и Жюстина собралась заняться привычными домашними делами. Захватив с собой ведро и щетки, она поднялась наверх, чтобы приняться за уборку.
Помещение казалось больше, чем на самом деле, из-за пустоты и отсутствия посетителей, которые, несомненно, сделали бы его менее похожим на мавзолей. Однако эта пустота пришлась Жюстине очень по душе. Никто не мешал ей исполнять работу по дому, и у нее оставалось время заняться собой и своими мыслями. Любимым местом стала для нее библиотека. В первые месяцы после своего переезда в эту квартиру мсье Д'Аламбер проводил там почти все свое время, но потом велел перенести часть книг в кабинет, где ему было удобнее пользоваться ими. С тех пор он, казалось, забыл дорогу в обширную комнату с полками, уставленными ненужными ему томами. Д'Аламбер составил список книг, которые надо перенести, и Анри сам, не желая доверять жене столь важное и сложное дело, нашел их на полках. Жюстине же он поручил перетащить в кабинет хозяина ящики с фолиантами, которые оказались настолько тяжелы, что ей пришлось волочить их по отполированному до блеска паркетному полу.
До того времени, пять лет назад, Жюстина никогда не видела столько книг, и ей даже присниться не могло, что они такие тяжелые. Остановившись, чтобы отдохнуть и перевести дух, она вытащила из ящика одну книгу, раскрыла ее наугад и увидела набранный мелким шрифтом текст на незнакомом языке и гравюру, изображавшую нечто совершенно непонятное. Что-то похожее на морскую раковину или неизвестное растение. Присмотревшись, Жюстина увидела, что рисунок обрамлен знакомыми контурами ушной раковины. На иллюстрации было показано внутреннее устройство органа слуха — таинственное переплетение трубок и каких-то образований, похожих на детали механических часов. Она перевернула страницу и увидела разрезанный вдоль человеческий глаз, на заднюю стенку которого было спроецировано перевернутое изображение языков пламени. Продолжая листать книгу, она вдруг едва не задохнулась от удивления, обнаружив изображение обнаженного мужчины, нарисованного с ошеломляющей точностью, поразившей Жюстнну до такой степени, что она не рассмеялась, как можно было ожидать, а испытала чувство глубочайшего, непреодолимого благоговения. Глядя на голую фигуру, она постаралась сравнить ее со своим скудным впечатлением от созерцания раздетого Анри. Стыдливый муж позволял Жюстине смотреть на свое тело только при свете луны и звезд, хотя обычно избегал даже такого тусклого освещения, закрывая шторами окна. Мысленную картину тела Анри Жюстина составила на ощупь. Она знала, что его плоть бывает маленькой и мягкой или большой и твердой, но уловить эту разницу можно было лишь с помощью прикосновения (только не рукой; однажды она попыталась это сделать и получила от мужа свирепый нагоняй) — прикосновения и силы воображения. Жюстина имела точно такое же представление об интимных местах Анри, как о своих коренных зубах, по которым можно провести языком, или о позвоночнике, который ощущаешь рукой, ощупывая свою усталую спину.
